Молодой орк вздохнул: как он, оказывается, соскучился по открытым пространствам! Вряд ли кто из его соотечественников, даже те, кто часто бывает на поверхности, видит в этих точках звезды.

Это даже хорошо, что сейчас ночь.

Крадучись, озираясь по сторонам и замирая от каждого шороха, Брехт добрался до ворот своей усадьбы. Неслышно отворил калитку, позволил дворовой крысе обнюхать свою ногу. Умная тварь узнала его по запаху и писком поднимать тревогу не стала. Оставив вещи у порога, Брехт шагнул в дом.

Здесь царил кромешный мрак — разве что в очаге в центре главной комнаты-пещеры дотлевали угольки. Но их слабый свет озарял лишь малое пространство вокруг, а дальше все тонуло в темноте, такой густой, что ее можно было рубить топором.

Но не зря Брехт столько времени потратил на медитации. Он закрыл глаза, чтобы лучше видеть внутренним зрением, и безошибочно направился к лежанкам в глубине пещеры. По дороге развязал плетенный из полосок кожи пояс — ножны для боевого ножа и кошелек висели на другом — и, свернув в кольцо, осторожно положил в изголовье подростка-орчонка. Пояс был не простой, он передавался из поколения в поколение, носить его имел право только глава рода. Утром, увидев этот дар, никто не усомнится в том, что старший сын Трюмы и первенец его старшего брата новый глава рода аш-Эль-Бран. И пусть мальчишке всего четырнадцать. Повзрослеет!

Тот, кто был ему нужен, спал в другой комнатке-пещерке, вплотную примыкавшей к главной и соединенной с нею коротким, шагов в пять, тоннелем. Даже с выколотыми глазами Брехт нашел бы его, приемного сына своей матери. Льор вздрогнул, когда жесткая ладонь закрыла ему рот. В темноте над ним склонился кто-то огромный. Горели алым огнем два раскосых глаза.

— Не ори.

Льор кивнул и лишь выдохнул, когда ладонь убралась с его рта.

— Брехт?

— Угу. Ты… тебе тут еще не надоело?

— Я… А ты уходишь? Но как? Куда? Почему?

— Потому, — отрезал Брехт. — Я… кстати, сколько времени меня не было?

— Почти год!

— Я потерял год жизни! Ты со мной?

Эльф засуетился, в темноте хватая свою одежду и другие вещи и вперемешку пихая их в наволочку от подушки, поскольку искать вещмешок показалось ему слишком долгим. Орк разрешил большую часть его сомнений: он собрал в кучу все, что влезло в ладонь, сложил в одеяло и связал узел — мол, разберемся потом. Не прошло и пары минут, как они осторожно выскользнули через главную пещеру к выходу и…

— Уходишь?

Брехт замер на пороге. Какая мать не почувствует своего сына? Старая орчиха стояла возле очага — она спала тут, на лежанке, как хранительница дома.

— Мать, я…

— Я все понимаю. — Старуха подошла, посмотрела на него снизу вверх. — Уходи. Только будь… будьте осторожны, дети!

Проникшись важностью момента, Льор хлюпнул носом. Брехт стиснул зубы. Ему раньше казалось, что все это должно быть как-то по-другому.

— Угу, — только и сказал он, кивая головой.

— Будьте осторожны, — повторила орчиха и отступила на шаг.

Темнота скрыла ее лицо.

Дернув расчувствовавшегося юношу за руку, Брехт решительно переступил порог. И хотя прошло всего минуты три с той поры, как он вошел в дом, ему показалось, что снаружи стало гораздо светлее, словно солнце уже взошло, озаряя утренними лучами тропку между скал.

ВОЗВРАЩЕНИЕ МАГРИ

Глава 1

ОДНОГЛАЗЫЙ ЭЛЬФ

Как такового трюма на шнеке не было, и его просто посадили у борта, недалеко от кормового возвышения, предупредив, чтобы не вздумал никуда отлучаться. Когда отплытие и не придется ли ему весь путь просидеть на этом месте, ему не объяснили, но Каспар за прошедшие месяцы привык не задавать вопросов. Меньше знаешь — крепче спишь. Если кому-то что-то надо, пусть скажет. А если не скажет, значит, не стоит и любопытничать, нарываясь на грубый ответ или иные неприятности.

Впрочем, природное любопытство ученого не оставило его до конца, и он, убедившись, что на него никто не обращает внимания, со своего места принялся осматривать корабль. Вверх по Лароне поднимались только небольшие торговые шнеки, настоящих кораблей в Эвларе никто не видел, поскольку прямого выхода к морю страна не имела. А сам Каспар, никогда прежде не покидавший город, и вовсе их не встречал.

Немногочисленные тюки с товарами лежали на дне корабля вперемежку с вещами гребцов, составлявших команду. Они занимали почти все свободное пространство между скамьями. Каспар насчитал по десять весел с каждой стороны: рассчитано на то, что каждое весло будут крутить по два человека. Значит, примерно сорок гребцов. Грозная сила, учитывая, что каждый вооружен мечом, топором, коротким метательным копьем, луком со стрелами, а чаще всем сразу. Вещи были сложены довольно аккуратно, чтобы не мешались под ногами и чтобы в случае чего не пришлось метаться по всему кораблю в поисках куда-то завалившегося меча.

На носу и корме находилось по возвышению-надстройке. Кормовая была чуть больше, в ней имелась дверка, в обычное время запертая. На глазах у Каспара туда втащили несколько бочек с водой и вином, а также пару каких-то сундучков, после чего дверь закрыли на большой замок. Все понятно: там хранится самое ценное. На верху надстройки имелось рулевое весло.

Носовая надстройка была ниже и не имела комнатки внизу. Зато там стояла полотняная полосатая палатка. Там же были сложены еще какие-то вещи в мешках и стояла бочка с водой, чтобы всякий раз не бегать отпирать замок. На шнеке имелась и мачта со спущенным парусом, который сейчас, свернутый в рулон, покоился на дне. Парус, как и палатка, был полосатым. По всей видимости, они сшиты из одной и той же ткани.

Подстелив плащ, Каспар устроился поудобнее, стараясь занимать как можно меньше места, и продолжил наблюдать.

Команда готовилась к отплытию. Люди, все высокие, мускулистые, длиннобородые и голубоглазые, по одному поднимались на борт. Кто-то сразу садился на скамьи, кто-то занимался погрузкой под началом человека, который привел сюда Каспара. Язык их был понятен лишь с пятого на десятое — больше из-за жуткого произношения. Сколько Каспар ни прислушивался, не мог услышать ничего ценного для себя — ни кто владелец судна, ни куда и зачем оно плывет. Все разговоры вертелись вокруг смазливых девок, которым удалось или не удалось задрать подол, да по поводу самых простых вещей: подай то, принеси это, положи сюда… Кто-то вспоминал об оставленной дома жене, кто-то хвастался серьгами, которые везет в подарок дочери, кто-то планировал посвататься к соседке по завершении похода, а кто-то клялся опять набить морду соседу. В общем, ничего полезного. Про сидевшего с краю магри тоже никто не упоминал.

О нем вспомнили лишь раз — перетаскивая вещи с одного места на другое, кто-то споткнулся о его вытянутые ноги и, матюгнувшись, от всей души огрел Каспара сапогом. Он поскорее отодвинулся.

— А что здесь делает этот? — Бородач, чуть не растянувшийся на палубе, занес ногу для нового пинка. — Спихнуть его в нору, чтоб не мешался!

— Да? И что он там будет делать? — резонно возразил тот человек, который привел его сюда. — И держи замок ради него одного… Разве что ты сам будешь его кормить…

Бородач насупился, проворчал что-то себе под нос и отступил, провожаемый осторожным взглядом магри — Каспар решил на всякий случай запомнить этого человека.

Отплытие назначили на раннее утро, когда на реке еще стоял туман, но Каспар все равно проснулся первым — от холода и бурчания в желудке. За вчерашней суматохой в связи с погрузкой его просто-напросто забыли покормить, а он уже привык полностью доверять в этом вопросе посторонним. В конце концов, ему еще в первый день доходчиво объяснили, что от него в этом мире больше ничего не зависит. То есть, конечно, зависит — от того, насколько быстро, качественно и правильно он будет выполнять приказы, зависит его жизнь. Но больше — ничего.